Это мост Дружбы между Нарвой и Ивангородом. Для русских “мост”, для эстонцев – “sild”.
А это Эрессундский мост между Мальме и Копенгагеном. Шведы называют его “bron”, а датчане “broen”.
Российско-эстонский сериал “Мост” отличается от скандинавского оригинала приблизительно, как эти две фотографии друг от друга. Я посмотрела нашу версию с большим воодушевлением и обрадовалась. До этого я смотрела еще американский “Мост”, который, на мой вкус, сам по себе хорош, но очень уж залихвацкий в сравнении с оригиналом. А тут Питер, чуть-чуть Таллина, знакомые все лица. Ингеборга Дапкунайте и Михаил Пореченков. А потом я пересмотрела оригинал и расстроилась.
Осторожно, дальше могут быть спойлеры.
1. Сюжет. Детективная история обоих сериалов начинается одинаково. На мосту, по которому проходит граница двух государств, находят труп женщины. И поначалу дело отдают одной стороне, но позже выясняется, что труп сложен из двух половинок и вокруг этого закручивается история Борца за правду – таинственного убийцы, который своими действиями обращает внимание на основные социальные проблемы шведского и датского общества. Все персонажи на месте. Очень рациональная и роботоподобная следовательница из более дотошной к правилам страны (Сага-шведка, Инга-эстонка). Ее напарник, гораздо более свободных нравов, отец большого семейства, эмоциональный и живой (Мартин-датчанин, Максим-русский). Журналист, с которым выходит на контакт борец за правду. Сюжетная канва первого сезона российско-эстонского варианта практически полностью повторяет первоисточник. С некоторыми оговорками. Автору утверждают, что изменения были внесены, чтобы отечественному зрителю было понятнее и ближе. Так, например, Мартин в начале первого сезона делает вазэктомию, потому что и так у него уже есть 5 детей от разных жен. Это, правда, не спасает его от еще двух близнецов, которые уже на подходе. Максим, конечно, никакой вазэктомии не делает. Он вообще подчеркнуто маскулинный.
Второй сезон скандинавского моста посвящен расследованию дел, завязанных на экологическом терроризме. Вирус чумы, яды, похищения людей, проводящих испытания на животных. Угроза всей Европе, фармацевтический заговор. Причем, у него еще и открытый финал – расследование завершено, но вдохновителя так и не взяли. Уж не знаю, чем не близок нашему зрителю экологический терроризм. Или, может быть, тема влечения брата к сестре слишком провокативная. Но детективную линию наши сценаристы взяли из третьего сезона, где маньяк инсценирует при помощи трупов картины современных художников. Историю Инги и Максима пришлось брать из второго сезона. Из-за этого целостность повествования рассыпается. На протяжении второго сезона скандинавского “Моста” Мартин страдал от ПТСР и хотел отомстить убийце сына и одновременно пытался восстановить семью. Но не смог и сорвался и убил заключенного. Поэтому Сага подошла к расследованию дел с инсценировками без Мартина, но уже пропитавшись бессильной яростью, толкающей к мести. Инга же ничего этого не пережила. И с этой точки зрения ее выбор разоблачить Максима выглядит сугубо морализаторским. Она смогла перешагнуть через чувства и в очередной раз спасти убийцу, значит, и Максим должен был.
Второй сезон нашего “Моста” – это финал. Инга остается со своими принципами в одиночестве на фоне пустого дома. А Максима отвозят в тюрьму. В скандинавском “Мосте” четыре сезона. В третьем и четвертом с Сагой помимо расследований происходит удивительное – развитие привязанности к другому напарнику, построение отношений с постоянным сексуальным и, кажется, романтическим партнером. Поэтому в финале она уезжает, чтобы разобраться к себе, по Эрессундскому мосту в неведомое будущее. Но позади ее ждут люди, которые ее любят. Совсем другой финал, другой смысл, другая история.
Эстонская Инга завершает сериал у разрушенного клуба посреди русского бездорожья. Ивы колышатся на ветру. А ее лицо ничего не выражает. Она все сделала правильно. Но пейзаж будто символизирует бесплодность рациональности, осведомленности и стремления к лучшему.
2. Социальные проблемы. Особенности детективных загадок в “Мосте” можно описать так: зрелищные или хотя бы громкие убийства, символически связанные с социальными проблемами, но в реальности всегда имеющие личный мотив. Поэтому получается интересный слепок скандинавской и эстонски-российской действительности. В обоих сериалах первой проблемой, на которую обращает внимание Борец за правду, является социальное неравенство. Расследование получает большую огласку из-за смерти состоятельной женщины-политика. Было бы столько внимания к нему, если бы погибла одна провинциальная девушка? В обоих фильмах очевидно бездействие полицейских, которые недобросовестно расследовали ее пропажу.
А дальше начинаются странные разночтения.
-Скандинавский Борец за правду обеспокоен проблемой бездомных. Они также погибают на улицах и никто не обращает на это внимание. В России и Эстонии, видимо, проблема бездомных решена. Поэтому мы оказываемся зрителями отравления богатых людей контрафактным алкоголем. Такая замена особенно печально выглядит на фоне первого убийства. У нас не только не расследуют пропажу провинциалок, так еще и фильм о бездомных снимать не интересно.
-Проблема с недоступностью помощи людям с ментальными ограничениями у нас внезапно превращается в… подпольное донорство органов. Серьезная проблема, но что у нас все окей с людьми с нарушениями психики? С их содержанием? Доступностью лекарств и квалифицированной помощи?
-В скандинавском мосте убийца обращает внимание на проблему эмигрантов в ЕС, опять-таки, их бесправности и уязвимости. У нас дело сводится к натурализации русских в Эстонии. С одной стороны, это важно. Но, скажите, в Российской Федерации с эмигрантами уже все хорошо?
-Последняя замена выглядит более убедительной. Вместо детского труда поднимается тема сиротства и махинаций с их недвижимостью.
3. ЛГБТ. Чем дальше от первого сезона нашего “Моста”, тем страннее изменения в сюжете. Куда-то деваются женщины, суррогатные матери, лесбиянки и геи. Скандинавский “Мост” даже безотносительно убийств остро социален. Начиная от специфических отношений и предрассудков между шведскими и датскими полицейскими, заканчивая противоречивой реакцией на гендерно-нейтральные детские сады и ЛГБТ-проблематику. Гендерная и ЛГБТ-проблематика в отечественном сериале аккуратно затерта. То есть наши преподаватели все еще могут соблазнять студентов, но все это очень стрейт. Очевидно, что убийство священника, венчающего геев, и создательницы гендерно-нейтрального садика в нашей реальности невозможно, так как в России их нет. Но в Эстонии есть и садики, и гражданское партнерство. Допустим, садики и священники не подходят, но зачем просто убирать персонажей-геев – не понятно. И уж гей-беженец из Ирана отлично портируется в гея-беглеца из Чечни. Вот уж где могло быть остро социально и понятнее нашему зрителю.
4. С гендерным вопросом интересно. Для нашей гендерной социализации Сага и Мартин выглядят странноватыми. Она – рациональная и энергичная, воплощение порядка. Он – эмоциальный, позволяющий себе слезы, страстный и, довольно, нежный. С самого начала расследования Сага оказывается главной и руководит процессом. Не смотря на сложности с эмоциональным интеллектом, она занимает серьезную должность. Ее явно готовят к росту и поручают стажера. Интересно, что большую часть фильма Сага возит Мартина на своем Порше, переворачивая гендерный стереотип. Конечно, она никого не пускает за руль своей машины. Ближе к четвертому сезону мы узнаем, что она выиграла свой Порш в споре с сокурсником, который говорил, что она не сможет завершить обучение. А она не просто завершила, а стала лучшей на курсе. Помимо Саги в кадре много сильных женщин. Третий сезон вообще весь про них и их взаимодействия. Две руководительницы управлениями, Шведская и Дасткая, возвращение матери Саги и пр. В четвертом вернули мою любимую датскую айтишницу.
При переносе персонажей в Эстонии и Россию все ровно наоборот. Руководит расследованием Максим, а Инга почему-то дает ему советы по управлению сотрудниками. Стажера взращивает тоже Максим. И ездят они, в основном, на служебном автомобиле или внедорожнике Максима. Хотя машина там есть и еще какая! Женщины в нашей полиции тоже есть, но мы их видим мельком. При этом Инга местами хрупкая и застенчивая, что совершенно не вяжется с ее аутистичной прямотой в других сценах. А Максим весь такой эталон мужественности. С этой точки зрения совсем по-разному выглядят измена жене Мартина и Максима. Мартин делает вазэктомию и переживает по поводу утери чего-то мужского в себе. Максим ничего мужского в себе не теряет. Защитил коллегу – утешил коллегу в постели. Все четко. Он даже флешбеками и ПТСР особенно не страдает, не встречается с убийцей сына, а просто его убивает, как только им устраивают свидание. Настоящий русский мужчина!
С потерей сюжетной линии второго сезона скандинавского моста мы потеряли женщину-убийцу; женщину во главе огромной корпорации, героически борющуюся с раком; женщину, ценой своей жизни, спасающую Европу от нового вируса.
В общем, с учетом актуальной ситуации с гендерным неравенством в РФ все логично и правдиво показано. Но как же обидно терять фильм, в котором столько чудесных женских эталонов. Тем более, что как раз тут можно было бы обыграть с эстонской стороной гендерный вопрос. Там-то с женщинами у власти все ок.
5. Персонажи. То ли с переделкой сюжета что-то пошло не так, то ли с игрой актеров. В общем, если скандинавский мост – это долгий путь развития Саги, Мартина, а потом и Хенрика. Где спрятаны свои внутренние конфликты, сложные переживания и прочие пружинки личностного роста. То у нас “Мост” – это процедурал со зловещими убийствами. В нем таинственным образом куда-то делась привязанность Инги к ее начальнику, который по сути ее единственный друг. Не ясно до конца, откуда она знает про делегированный синдром мюнхаузена. И, соответственно, пропала сцена, в которой Мартин ей говорит, что знает и понимает. Без всего этого бекграунда, в котором Саге пришлось спасать сестру от родителей, и переживания провала в этом, вины, которая привела ее на работу в полицию, она выглядит совершенным занудой-перфекционистом. Ну и развиваться тут некуда, можно снять только назидательную сцену о том, как вредно фиксироваться на букве правил.
У Максима специфические отношения с Олегом, который в конце фильма убивает его сына. Если Мартин задается философскими вопросами, как такое могло случиться с его другом и сослуживцем, пытается взывать к его совести, подключать к расследованию. То Максим ничего такого не делает. Кажется, не было для ничего в прошлом с этим человеком, ни работы, ни дружбы, ни терзаний по поводу романа с женой друга. Не было борьбы за лучшее в себе, как у Мартина. Впрочем, и Олег у нас жестковат. Все, что он делает в тюрьме, – лепит зловещий мост из мякишей хлеба. Поэтому, когда сын Мартина говорит, что его папа не слишком хороший, но старается, понятно о чем он. А вот про Максима – это странная пустая фраза.
6. Аутистка, или просто эстонка? “Мост” – фильм про различия и как с ними быть в команде. Во-первых, национальные отличия шведов и датчан. Для меня они не выглядели такими уж яркими. Но там, где зритель не поймет, много объясняют персонажи. Через шутки, через конфликты, через озвучиваемые стереотипы. “Эти датчане!” “Эти шведы!” Во-вторых, Сага – обладатель РАС, возможно, синдрома Аспергера. Хоть это и не говорится напрямую, но видно, что ей сложно с нейротипичными, а нейротипичным сложно с ней.
Ингеборга Дапкунайте в одном из интервью сказала: «Между шведами и датчанами не такая большая культурная разница, – рассказывает актриса Ингеборга Дапкунайте. – Между русским и эстонкой различий гораздо больше. В Инге есть черты, которые больше похожи на аутизм, но мы не ставили героине диагноз. Она воспринимает мир буквально и не понимает иронии. Если ей сказать: «Мы не виделись сто лет», – она ответит: «Нет, мы не виделись год и три недели». У нее все конкретно, и это делает ее хорошим профессионалом». И мне кажется, что в этом одна из ключевых проблем нашей истории. Лишив Ингу диагноза, сведя сфокусированность Аспергера, отстраненность и особенности привязанности к обыкновенному перфекционизму, мы лишились дополнительного измерения ее личности. Строго говоря, вообще не понятно, может быть в Эстонии все такие? Или все-таки Инга немного того? В итоге невозможно разглядеть ни эстонцев с русскими, ни нейротипичных с аутистами.
5. Ситуацию усугубляет игра актеров. Перед написанием этого текста я пересматривала важные для себя моменты в обоих сериалах и смотрела сцену, где Ингу с ранением привозят в больницу, а она торопится вернуться к работе. Там есть диалог с докторкой, которая рассказывает о повреждениях, последствиях, режиме ухода и всем таком. В это время ко мне заглянул муж и резюмировал: “Вот и поговорили два робота”. И тут я поняла, что для меня самое сложное в нашей версии. Если Ингеборга Дапкунайте играет некоторую эмоцинальную выхолощенность, то большинство актеров ту же выхолощенность демонстрируют совершенно не к месту. Как холодные безэмоциональные роботы говорят официанты кафе, доктора, часть участников следственного процесса, начальник Инги, ее случайные любовники. Причем по обе стороны границы. На этом фоне часть игры Ингеборги попросту теряется.
София Хелен, которая играет Сагу, гениальна. Но Сагу делает окружение. Ее начальник, очень теплый, аккуратный и добрый. Мартин – сплошное огромное сердце и простой мужик. Все они двигаются, эмоционируют, живут в кадре как нейротипичные люди. Почему наши актеры не могут сыграть обыкновенного человека – для меня загадка.
Ну а еще вместе с диагнозом Инги наш сериал потерял еще одну социальную проблему – инклюзивности.
6. Работа с кадром. В скандинавском “Мосте” играют не только актеры, а все окружение, природа, архитектура, интерьеры. Иногда это пронзительно до слез. Как сцена, в которой Мартин благодарит Сагу за спасение его сына от сумасшедшей няни. Они выходят поговорить под мостом. На камнях присыпанных снегом. Серая вода. Все холодно вокруг. Мартин благодарит и обнимает Сагу. На мгновение ее взгляд теплеет, а потом становится растерянным. Это взрыв тепла на фоне безнадежного холода окружения.
К сожалению, я не нашла видео-клипа с этой сценой. Только нарезка гифок отсюда.
В нашем сериале режиссеры будто застряли между первоисточником и русской природой. ИМХО, основная адаптация должна была произойти тут. Должны были зазвучать все эти сосны у дома Максима, тот же мост Дружбы и замок на холме, эстонские болота и старый Таллин. Последние кадры с Ингой в этом смысле прекрасны. Как жаль, что не весь сериал такой.
7. Эстетика и культурный код. За что люди любят или не любят скандинавские детективы? Специфическое переживание мрачности, обреченности и одновременного успокоения. Много природы, простая функциональная архитектура и интерьеры, серебристо-серый свет, мало ярких оттенков. Этот фирменный стиль в российском “Мосте” постарались с избытком развернуть в опенинге. Но вся эта скандинавщица – не мы, и хвала Богам, сериал отличается от титров! Только вот какие мы? За что можно было бы любить русский детектив, если он существует? У нас больше контраста и это красиво. Если у Саги пальто в тон Поршу горчисное, то у Инги шафрановое, а вот машина яркого мятного цвета. Рыжие стволы сосен, зеленая хвоя. Но само настроение не удается ухватить. Может быть, не получилось, а может быть оно такое и есть. Отсутствующее.
Создатели “Моста” снимали вторичный для своего сериального бизенса продукт. Но те, кто не увлекаются датским кино, не заметили вторичности. Увидели интересную эстетику, обостренную социальную проблематику и вот – уже переснимают в США, в Великобритании и Франции, в России и Эстонии. Создатели “Моста” не решали задачи культурной адаптации, в этом смысле им было проще. Проблема переноса такого сериала на другую культурную почву не в замене имен и антуража убийства. Ну уж догадается как-нибудь наш зритель, что такое экотерроризм. Мы же другие зарубежные фильмы смотрели. Сложность в том, что надо очень четко определиться с аудиторией. В России скандинавские детективы и детективные отечественные сериалы смотрят пересекающиеся, но разные множества людей. Любить сканди – это особый интеллектуальный стиль, развитие чувствительности, способность увлечься непривычным культурным кодом. Не для этих людей Пореченков играл в “Агенте национальной безопасности”. Там простота, яркость и живость чувств, возможность угадать интригу с первого кадра. Практически другой жанр. Как быть, если хочется привлечь и тех, и тех, – не понятно. В итоге, получается ни вашим, ни нашим. Задача культурной адаптации тут не в изменении тем для убийства или имен персонажей, а в том, чтобы создать свой шаблонный российский детектив с социальным нервом. У американцев как раз так получилось. Многое подрастерялось тоже, но вышел целостный продукт, настоящий детективный сериал про Техас, Мексику, наркобаронов и корупцию. А у нас получилось что-то странное про страну, населенную роботами.
Резюме. Наш “Мост” можно смотреть. Во-первых, он не ужасен. Во-вторых, без отсылки к оригиналу он не плох, но скорее на любителя. В-третьих, для любителей скандинавского “Моста” приятно размять серые клеточки на сравнении. В-четвертых, важно-важно смотреть российские сериалы тем, кто живет в РФ, потому что в них вся суть и боль нашего окружения. А то в своем информационном пузыре можно забыть о тех, кто живет по соседству. (И я сейчас не об эстонцах).
© 2021, Татьяна (ДраКошка) Лапшина. Все права защищены. Распространение материалов возможно и приветствуется с указанием ссылки. Для модификации и коммерческого использования, свяжитесь с автором
