Не помню, как я пропустила прошлогоднее ханами. Помню как расцвели крокусы, а за ними подтянулась черемуха. А потом началась снежная буря посреди жаркой весны, её следом случилось северное сияние в Москве. Но его я уже не видела – окошко в роддоме слишком маленькое. А вот ханами не помню. Будто раз-два и нет. Для рифмы хочется думать, что и сакуру я пропустила в роддоме. Но это не так. Когда меня выписали как раз расцветала сирень. Её время я тоже почти пропустила. Кажется всего пару раз была на улице. Дважды Бурерожденный еще не видел достаточно хорошо, чтобы насладиться красотой цветения. А организовывать что-то красивое для себя у меня не было сил.
Было похоже на тот самый февраль, когда посреди нашего проекта “Малыш” я вдруг замерла. Мотивация привести в мир ребенка пошатнулась. Я так отчаянно хотела встретиться со своим малышом, чтобы поскорее показать ему насколько прекрасен мир. А мир внезапно стал безобразным и ужасным. А вдобавок отчаянно конечным. Желание наблюдать : как будет расти мой ребенок, что унаследует от меня, что от мужа, каким станет взрослым, – надорвалось от безысходности. Как и надежда полюбить кого-то, кто поживет дольше меня. А потом случилось ханами. А по дороге в Японский сад стоял раскидистый дуб, увешанный зелеными зелеными ленточками будто к маю. И я подумала, что мир может быть не так уж плох. А малыш ждёт меня в холоде медицинской установки. Пора!
И вот мы, наконец, встретились. И плодовые деревья снова расцвели. Наконец могу показать ему, как это красиво. Интересно, когда Дважды Бурерождённый вырастет, будет ли он так же глубоко дышать от восторга, глядя на падающие лепестки. Будет ли пытаясь запастись красотой до следующей весны. Или это станет семейной традицией, на которую он подростком будет закатывать глаза: “Ну мам! Опять эти лепестки! Сколько можно?!” А я отвечу: “Чуть меньше, чем вечность”.
Вишлист
