Tag Archives: проза ДраКошки

Королева лопухов (мизантропики скурносились – 34)

(из путевых заметок)
– Мама, смотри какой лопух!
Мама в льняном разлинованном полосками платье, как буксир, волочет за руку парнишку в синих шортиках и матроске. Говорит с нажимом, но нежно.
– Ты – лопух.
– Нет – он!
Парнишка хмурится. И окончательно тормозит, упираясь пятками в асфальт.
– Не “он”, а “это”, лопух! – смеётся мама.
Парнишка щурится, тянется рукой тереть глаз, плач на изготовку.
– Нет, он! Он! – замолкает. А потом радостно: – Ты – лопух.
ЯМы лопухи сегодня. Рассказчица продолжает фотографировать королеву лопухов.

Дочки-матери

Обещала делиться своими этюдами с писательского курса. Такая вот штука получилась про кашу, которая снова холодная, про дочек-матерей и бабушек. Рецензентка пожурила меня за слишком образную кашу в начале, что это лишняя красивость. Я крутила и так, и эдак, но оставила. Может быть, со временем переделаю.

– Ма-ам, эт что?
Перед девочкой на столе стояла белая глубокая тарелка. А в ней посреди молочного залива, поблескивая рыхлыми боками, громоздился белый остров рассыпчатого риса с разноцветными камешками сухофруктов. Кухня наполнилась сладким жарким ароматом меда и прелых ягод.
– Каша, Котя. Кушай, пока не остыла!
Мама шустрила по кухне с упорством робота-пылесоса по только ей ведомой траектории. Иногда она останавливалась, будто от сбоя в программе, и говорила в телефон, который прижимала плечом к левому уху.
«Ма-ам, мне не нужен Зингер!» Одна за другой тарелки из раковины отправлялись в посудомойку. Девочка зажала в кулак столовую ложку, гулко вздохнула и уложила голову на стол. Белокурый хвостик немедленно оказался в тарелке.
«Ма-ам! Ну какой сервант?» Гласные становились все дольше, а голос все громче. Слов с той стороны было не разобрать, но Котя знала: так мама говорит только с бабушкой.
-Ма-ам, эт что? Та-ра-ка-шки? Фууу!
-Это изюм. Бывший виноград. Кушай!
Девочка уже отложила ложку и выстраивала перемазанные рисом изюмины в ряд по краю стола. Мокрая тряпка скрипела по гладкой поверхности. Это мама терла столешницу рядом с плитой.
– Таракашки-в-кашке! В-кашке-таракашки!
«Ма-ам! Куда нам сервиз?» Мама закрыла кран и влажными руками похлопала себя по щекам.
-Ма-ам! Эт что? Гусеница? Гусеница! – сама себе ответила девочка, указывая на очередь изюмин. Те явно готовились сорваться со стола.
«Ма-ам! Я возьму пару книг и открытки. Всё!» Мама едва улыбнулась девочке и поставила перед собой две сумки. В одну положила пластиковую коробку с едой. Сверху – теплые вещи для девочки: вязаную кофту и пару носков потолще – на случай прогулки. Во вторую столбиком укладывала коробы с рисом.
-Пахнет фу!
-Котя, в рисе – мёд. Кушай, наконец!
-Зачем мёд?
-Рецепт такой!
Каши ничуть не убавилось. Только появились прогалины от выбранного изюма. На скатерти вокруг тарелки расплывались белые лужицы. Девочка указательным пальцем пыталась превратить одну из них то ли в домик, то ли в кораблик. «Я уже почти выхожу, мам. Котьку оставлю в саду и приеду тебе помочь. Кутью не готовь». Мама отнесла сумки в коридор поближе к двери и тут же пошла собирать вторую.
-Ма-ам, не буду! Каша холодная!
Мама забрала тарелку и понесла к микроволновке. «К началу девятого. Я успею».
-Ма-ам! А Пра сегодня придет?
Голос в трубке умолк. Гудел холодильник. Плескалась посуда. У соседей залаяла собака. Мама протиснулась за стол поближе к девочке и положила телефон перед собой.
-Нет, Коть, не придет.
Мама терла глаза ладонями. Бабушка в телефоне закашлялась. Звякнула микроволновка.
-Каша готова. Будешь?
-Ма-ам, а Пра дочитает мне сказку про котика и барсучиху?
-Нет, Коть. Я дочитаю.
-А почему?
Мама притянула девочку к себе и обняла так сильно, что сложно стало дышать.
-Ма-ам, пусти! Ты плачешь? Ма-ам?

Деда

– Дедуль, почему гром гремит?
– Это Илья Пророк по небу едет и молниями чертей гоняет.
Дедово кресло похоже на трон. Единственная дачная мебель с подлокотниками. Сидушка и спинка мягкие, с поролоном и дерматином. Королевский пурпур и красивые цветочные шляпки гвоздей. Кресло старое. И дедушка тоже. Оно скрипит, а он рассказывает сказки. Вообще, бабушка больше была сказочницей. От того дедушкины рассказы казались сокровищем.
– Олень, – говорит, – подойдёт к воде и пукнет. Вода испортится – купаться нельзя.
– В нашем лесу нет оленей, может не пукнет? – брат мой смеется и не сдается. Дедушка чешет глянцевый круглый живот под лавандовой рубашкой. Форменной, ГАИшной. Улыбается хитро, собирая морщинки вокруг глаз.
– У нас лось пукнет. Какашки в лесу видели? В таких не поплаваешь.
Сидим с кислыми минами, в красках представив воду после такого действа. Фу! Плавать, видимо, не пойдем, даже когда родители приедут. Да и холод, пришедший вместе с грозой и проливным дождем, намекает. От отчаяния верится и в Илью Пророка, и в чертей, и в пердящих какашками лосей.
– Дедуль, а ты сову видел?

Дача

Наследие мое будто нарисовано на обороте картонки от конфет художником трёх лет. С любовью, но без толики умения. Вот крыльцо накренилось. Каждое окошко своей формы. Кухня желто зеленым параллелепипедом завалилась ниже дома. Балкон норовит сползти по крыше прямо на утонувшую в траве кирпичную дорожку.
Внутри пахнет прелым деревом и плесенью. Я ступаю осторожно, нащупывая провалы досок под холодным лейнолиумом. Касаюсь шероховатых обоев. В детстве они казались мне волшебными. Если послюнить пальцем белый листочек, он растворяется в зелёном фоне, а потом медленно проступает обратно. Вечный лес моего детства.
Стою перед стареющим зеркалом над пузатым холодильником. Если зажмурюсь, смогу увидеть её отражение. Пожилое лицо с неровным загаром. Скуластое. С глубоко посаженными глазами. Тонкие выщипанные брови. Небрежно закрашенные рыжим кудряшки, уложенные волной. Она вытягивает шею вперёд и проводит по губам спичкой с туго накрученной ватой. Рисует два треугольника и полукруг – так было модно, когда она была молода. Так на черно-белых фотографиях, висящих в гостиной, где она прекрасна словно актриса немого кино. Губная помада пахнет прогорклым маслом, но она выбирает вишневый до самого дна.
Проморгаюсь и образ исчезнет. Слева от зеркала на ржавых кнопках держится старая газета. Новогодний календарь 1999 года. Ёлка и большой театр когда-то были нарочито цветными. Сейчас выгорели почти до винтажной сепии. “1999” неровно написано на листочке в кухне – последний баллон купленный для плиты. “1999” – цифры в турнирной таблице, свёрнутой гармошкой в пластмассовой коробке с домино.
Кажется, что на 23 года время тут остановилось. Но это не так. 23 года дом ветшал. Гнила наживо дедова мастерская, та самая, в которой над верстаком на тонкой бечевке висит куриный бог – предмет моей детской зависти двоюродному брату. Дожди смывали наносной слой плодородной почвы, оставляя дом на глиняном пригорке. Яблони покрывались лишайником, но упорно продолжали плодоносить, ломаясь под тяжестью жизни. Не в один год все это случилось.
Любимая антоновка теперь в опасной близости к покосившимся окошкам. Ствол ее облепили зеленые водоросли, серо-синие гипогимнии, белесые плесени. Как костыли ветерана войны в пятнистом камуфляже, ее подпирают рассыхающиеся деревянные столбы. И всё равно ее разорвало почти что пополам. Одним стволом пытается облокотиться на крышу. Другим – всё ещё тянется к небу. Кое-где кора в глубоких морщинах зачищена до свежей кожицы. Там гладкое глянцевое зеленоватое тепло. И писк. Пронзительный, отчаянный, на грани слышимости. Стою, почти не дыша, не двигаюсь. Пять, десять, двадцать минут и можно подглядеть, как птичка шустро промелькнет между листьев. Сама не больше яблоневого листа. Клюв размером с семечку, зато в нем – огромный жук. Тогда звуки станут громче, наполняя старое дерево царапанием коготков и шуршанием перьев. Она сделает несколько точных инъекций в глубокую щель между стволов. И немедленно упорхнет куда-то в лес. Тогда писк затихнет. Но только на время.

2022- 29. Сцы и пиши!


Думала назвать пост как-нибудь поприличнее. Но аутокоррект так навязчиво исправлял в календаре “пост про CWS” на “пост про сцы”, так что пусть будет. Пост про то, как я с марта сцу, но пишу маленькую прозу.
Я фантазерка с детства. Люблю придумывать истории. Если не придумываю, все равно вижу их вокруг. Смотришь иногда на облако и думаешь, а что если бы облака были сахарной ватой. Какие бы тогда жили звери на планете и как бы выглядели растения? А как бы тогда жили люди и что бы делали? Потом я научилась записывать и с тех пор что-нибудь пишу. Один ЖЖ, чего стоит с 2003 года. Страшно подумать, сколько здесь авторских листов! В детстве я мечтала стать писателем. Первую свою повесть, кажется, про черепашек-ниндзя в космосе я показала учительнице литературы. Она правила орфографию и, хвала Богам, ничего не сказала про стиль. Сказала только, что в фантастике ничего не понимает. Зато мамин знакомый литературовед сказал, что идеи хорошие, а чувства языка нет. И почему-то стало ясно, что писателем я не стану. Да и не прокормиться этим. Continue reading

Разумные, добрые, светлые. Называющие вещи именами, которые назначил им Господь. Что же мы так ссоримся-то? Что круче уехать или остаться. Уволиться или работать. Стоит ли слезинка ребенка всего Эрмитажа. От чего должно быть больно, а от чего – никогда. Какие песни сейчас петь правильно. И можно ли кому-то петь вообще, о чем и на каких условиях. Обнаруживаем бесконечные различия в позициях. И чистим, чистим ряды с одержимостью ОКР, будто без нас другие не справятся. Другие или история с эволюцией. Будто единственное, чему научила терапия и годы развития – отстаивать границы и выбраковывать людей. Перепутали шкуру неубитого медведя с собственной и теперь маемся. Бедные мои люди. Бедные мы. Совсем заплутали в пустыне. И без капли любви.

14 закатов на Волге. #1. 2022.06.22. Без картинки

По реке ползет сухогруз. Закатный свет очерчивает скупой силуэт. Щебень там, уголь или что ещё? Лежит хребтом дракона. Дракон тарахтит, как обласканный кот: “Тр-тр-тр” и упрямо движется против течения.
А ему навстречу дракончик помельче. Плавучий островок травы. “Шлёп шлем шлам”, – говорит. “Тр-тр-тр!” – отвечает дракон побольше.
Чайки летают над ленивыми драконами и кричат своё “клио-клио”. А травяной дракон им: “Шлёп шлем шлам”. Угольный ему вторит: “Тр-тр-тр!”
На другом берегу, так далеко, будто в ином мире, ёлки рисуют чешуйки совсем уж гигантского дракона. Красным глазом тлеет догорающий костёр. Из ноздрей к реке опускается прозрачный дымок. Совсем уж гигантский дракон выдыхает свой дым и молчит. “Ф-ф-ф-ф”. Видимо, уснул.
Ф-ф-ф-ф. Шлёп-шлем-шлам. Клио! Клио! Тр-тр-тр!
Вот и поговорили. Скоро рассвет.

Круг замкнулся. Это последний закатный текст из серии. Все 16 доступны по тегу “14 закатов на Волге”. Кусочки путешествия ещё будут.

14 закатов на Волге. #15. 2022.07.06. Белозорька

Просчиталась я с закатами. Вышло на один больше. И будет один бонус завтра-послезавтра.

Белозорька родилась на рассвете. Казалось, что небо зарделось смущенным румянцем – настолько обрадовалось ее появлению на свет. Мама с папой были так счастливы ее рождению, что сердца их преисполнились любовью, какой никто раньше не испытывал в этом мире.
Три добрые феи, веселые тетушки в разноцветных нарядах, благословили Белозорьку неудержимой тягой к знаниям и привычкой смотреть туда, куда другие не смотрят. Потому что красота не так важна, а богатство ей досталось от родителей. Красота тоже досталась, но не о ней речь. На празднике была и злая фея, которая на самом деле была не столько зла, сколько завистлива и не могла вынести, что где-то есть девочка, которую так любят. Зная ее обидчивый нрав, а также выражая уважение талантам, камердинер особенно проследил, чтобы злой фее доставили приглашение на крестины. И злая фея явилась с опозданием как раз в момент благословения и наложила страшное проклятие: в час своего совершеннолетия девочка уколется рыболовным крючком и уснет вечным сном. Все были опечалены таким поворотом, но третья фея использовала свой дар, чтобы исправить пророчество: “И уснет вечным сном, пока не найдет смысла проснуться”.
Несмотря на случившееся, Белозорьку никто не берег больше положенного, даже когда она полюбила рыбалку. Папа и мама решили, что уж лучше она научится быть внимательной со снастями, может и проклятие тогда обойдет стороной. Дни и ночи девочка проводила вблизи водоемов, играя с сетями и закидывая удочку, и ни разу не ранилась крючком, потому что была очень искусна. Но в назначенный час она отвлеклась всего на мгновение, любуясь восходящим солнцем. Крючок вонзился под кожу и на пальце тут же выступила маленькая капелька крови. “Ой”, – воскликнула Белозорька тут же уснула. И все ее друзья и подруги, и папа с мамой, и бабушки с дедушками и даже добрые и злая феи уснули вместе с ней. Во сне Белозорька увидела чудесное. Она стояла на берегу глубокого озера и держала в руках удочку. Поверхность озера была настолько спокойной и гладкой, что ни водные комарики, ни ночные птицы, ни рыбы с глубин не решались ее взбаламутить. Как в зеркале, в озере отражалось ночное небо со множеством звезд. Заметив их, Белозорька посмотрела вверх. Тело ее стало легким-прелегким и оторвалось от земли. Она полетела навстречу звездам и уже знала, что среди них скрывается множество неизведанных миров. Она подлетела к одной из звезд близко-близко и посмотрела на нее пристально-пристально, разглядывая как меняется материя в глубине космоса. Она так сильно всматривалась в свет, что глаза начали слезиться. И как раз в это время луч утреннего солнца коснулся ее лица, по щекам потекли жгучие слезы. Так она и проснулась две минуты спустя после укола злополучным крючком.
Белозорька поняла, что хочет знать все на свете о звездах и отправиться к неизведанным мирам, как можно быстрее. Поэтому она приложила все свои таланты, чтобы стать астрофизиком. И более того, пройдя тщательный конкурсный отбор, в составе экспедиции первых колонистов она отправилась к далеким звездам, которые так манили ее во сне.
Ах да! Еще Белозорька имела привычку вечно терять ботинки. И однажды ее ботинок нашел на лужайке кампуса какой-то рассеянный учёный. В остальное время учёный чаще что-то терял, чем находил. Поэтому он знал, как может порадовать возвращение давно утерянной вещи. Так они с Белозорькой и познакомились. Разговорились и нашли много общих интересов. А вышла ли из этого дружба, никто толком не знает. Потому что из далекой экспедиции не поменяешь статус в социальных сетях. Да и не пользовались они ими даже на родной Терре Когнита.

14 закатов на волге. #14. 2022.07.05. Постель


Богинюшка стелет атласную простыню по земле. Тут пригладит, там разбегутся складки. Блики ночника играют на поверхности холодной ткани. Когда увлекаюсь этим образом, внутри становится спокойно. Уютные хлопоты, с ясным результатом. Надежная кровать с удобным матрасом. Запрыгнешь и он подхватит тебя, нежно как вода.
Плеск. И поверхность рвется. Расходится кругами. Мелкая рыбешка выпрыгивает из воды, несколько милисекунд летит, подставив солнцу и ветру брюшко, и падает вниз. Рыбаки всматриваются в волны и хмурятся. Хищник гонит ее на мелководье, кормится мошкой или так просто дурачится. Через пару десяткой метров мелководья обрыв и глубокое дно устья. Нет в этом ничего домашнего и безопасного.
Игры света, тени и воображения продолжаются. И снова Богинюшка стелет постель.

14 закатов на Волге. #13. 2022.07.04. Не чайки


Небо сегодня вслед за рекою гладкое, с редкой рябью перистых облаков. Месяц размытый, будто мелом начерчен на шершавой доске. И рядышком самолёт выводит свою линию. За ним несётся чайка, отчаянно крича.
Чайки – рыбаки получше нас. Собираются стаей над местом, где мелкая рыбешка плещется рядом с поверхностью : то ли спасается от хищника, то ли охотится на вечернюю летающую мелюзгу. За три часа счёт в пользу чаек 2:0. У нас садок лежит в сумке пустым выползком. А они дважды уносились мимо победеносной гонкой. Первая зажимает в лапах блестящее в закатном свете тельце. Но каждый раз напрасно. Остальные догоняют. Драка. Чизги. И вот результат: рыба снова в воде.
– ты бы поделился со мной пойманной рыбой?
– конечно. А ты?
– и я. Мы ж не чайки.
Совсем не чайки. Поэтому делиться нечем.