Раз сказала А, надо говорить Б. 7 набросков в рамках недельного письма о событиях жизни с CWS. Под катом могут быть триггерные для вас образы, поэтому подумайте, нужно ли оно вам.
8.03
Я – пластиковый мешок, в который собирают желтую едко-пахучую жидкость. Желтую, иногда как корка лимона, иногда как его же мякоть. Я связан с источником влаги тонкой прозрачной трубкой. Текущая по ней жидкость наполняла меня, успокоительно достигая отметок 100, 250, 500, 1 литр. Но сегодня она стала красной, как вишневый сок, как клюквенный морс, как зернышки спелого граната. Она стала густой и вязкой. Поток остановился, а наша связь оборвалась. Поэтому я лежу на полу, покинутый и забытый. Жду, пока меня опустошат и отправят в ящик с медицинскими отходами. Я очень хочу вернуться сюда обновленным. Переродиться. Быть белым, хрустящим и ребристым. Чтобы меня наполняли гранатовым соком или вином. Чтобы меня касались губы тех, кто пьют за жизнь. Тех, кому никогда не пригодится мешок, в который собирают желтую едко-пахучую жидкость.
9.03
На стене больницы висит глянцевая таблица. На ней множество обозначений. И доктора и медсестры ставят отметки маркером про каждого пациентка.
В углу нарисован в желтом квадрате падающий человечек. Одна нога зависла над черточкой-полом в паре миллиметров. Вторая выставлена вперед. Руки нелепо раскинуты. Рядом с ним надпись и окошечки для галок: Риск падения. Да. Нет. И ниже раздел «Мобильность и активность». И чеклист: независимый, 1 помощник, 2 помощника, в кресле.
У моего любимого пациента отметки – красные галки размашистой рукой. Вероятность падения – да, независимый. Наверное, как у всей России сейчас.
10.03
Помните, раньше были такие времена, когда людей волновал вопрос: «Как успеть всё?» Work life balance и всё такое. Кажется, у меня неплохо получалось всё успевать. А теперь я всюду опаздываю. Когда все были в шоке от новостей о войне, я была в шоке от повторной операции мужа. Когда все побежали снимали доллары и рубли со вкладов, я училась у одной израильтянки работе с ПТСР и шоковой травмой два дня подряд и еще чуть-чуть. Когда москвичи опустошали ИКЕЮ, я пыталась попасть к мужу в реанимацию. Когда кто-то доедал последнюю картошку фри в Макдоналдс, у меня прихватило живот. Может, так и ядерную войну пропущу. Было бы не плохо.
11.03
Сегодня коллега сказала, что когда ей становится страшно и тяжело, она вспоминает обо мне и думает, что если Таня как-то справляется, то и она вывезет. «Как ты справляешься, кстати?» – спрашивает. А я потерялась. Мне кажется, я потерялась давно. Практически в прошлой жизни. 20 февраля. Просто сегодня невозможно это игнорировать. Все стабилизировавшие меня долгие годы рутины покинули меня. Я не помню, когда поливать цветы и когда сделать коту укол. А в записи забываю заглядывать. Моя жизнь развалилась на четыре потока, которые я никак не могу увязать друг с другом.
С одной стороны – вести из больницы от мужа. Плановая операция может пойти не по плану, если у тебя муковисцидоз и что-то не то с кровью. И в мою жизнь ворвались ПЦР-тесты, чтобы пустили в больницу. Дорога туда и обратно. Держать за руку. Быть спокойной. Напоминать ему: «Ты больше, чем боль, сосредоточься на ощущениях в ладошке». Чаты с тревожными родственниками. Успокоить мужа, успокоить свекровь, успокоить кота – для этого надо успокоить себя. Насобирать хороших вестей, обязательно хороших. И отчаянное в чате: «Только не читай новости». Конечно, читает. Конечно, ему становится хуже.
С другой стороны – начало спец.операции с Украиной. Вести от друзей и коллег с той стороны. В них грохот снарядов. Вести от друзей и коллег с этой стороны. В них шум шагов на лестничной клетке, задержания, аресты. Плевки ненависти и робкие рукопожатия поддержки. Много, очень много рекомендаций о том, как позаботиться о себе: есть, пить, спать, дышать. Они сливаются в одно гулкое: «Только живи!» А мне среди этого всего надо как-то насобирать хороших вестей. Я пронесу их из внешней жизни в больничную палату. Тайком, за пазухой, будто бы бутылку коньяка или сигареты. Только где их взять – хороших вестей?
Какая там по счету сторона? Ах да, кажется я все ещё психотерапевт. И сессия за сессией: война, экономический кризис, бессилие, страх, гнев. Когда-то, когда я была молодой и смелой, я хотела стать кризисным психологом. Много читала и училась про это. И поняла, что не моё – не могу столько боли и сразу. Ну как же не моё? Вот же. Всё моё. Все 20 рабочих часов в неделю. В конце сессии с украинской клиенткой плачем вместе. Сквозь страх и ненависть все еще можно быть вместе. Кажется, это единственная по-настоящему хорошая новость.
А четвертая сторона – горе. Не успеваю прощаться с уезжающими друзьями. Не перевидать и не наобнимать их всех. Вот вчера еще писали, что остаются, а сегодня уже в Ереване. «Покажи собаке Севан, ей понравится», – пишу я. И почему-то именно сегодня кажется, что рискую не увидеть их никогда. Или очень долго. Когда ты потерялась, «очень долго» невозможно отличить от «никогда». Сегодня я была у подруги. Она – визажистка и фотографиня. Вначале мы пили кофе, а потом она рисовала мне пушистые ресницы и красивые стрелки. Час или полтора. За это время телеграм принес нам еще новостей. И робкое «уедем в течение месяца – как уезжать без денег?» сменилось на «валить, срочно валить». И вот она говорит: «Смотри какие тени. Вот этот коралл и этот зеленый сделают твои глаза совсем золотыми, надо когда-нибудь попробовать», – а у меня стоит ком в горле, потому что нельзя плакать, когда у тебя пушистые ресницы и красивые стрелки. «Надо когда-нибудь попробовать», – столько надежды в этом, но никаких хороших новостей. «Обязательно попробуем», – и зачем я вру?
Я потерялась. Запуталась в этих четырех историях. В их хронологии. В их сюжете.
12.03
Так странно. В Москве весна, а в России осень. Листья облетают от малейшего ветерка. Если прислушаться, можно услышать, как они касаются земли. Шуршать ими, гуляя по парку. Разноцветные, яркие и красивые. Красные, как логотип Uniqlo или H&M. Желтые как буква McDonald’s. А какие-то еще зеленые, как Starbucks. А потом вдруг посреди всего – такой смачных плюх. Где-то упало очередное яблоко. То ли от тяжести, то ли надкушенное птицами или червяком.
Собираем урожай. Что собрали – позволит дотянуть до весны. Лишь бы не сгнило.
13.03
“Мамочки”
За полночь. Я иду домой через парк и глотаю слезы. Руки мерзнут, соскучившись по потерянным перчаткам. Хватаются за телефон, как за последнюю надежду.
-Доня, не обижайся на папу, – пишет мне мама.
-Я не обижаюсь. Я очень его люблю.
Так страшно, когда вместо папы с тобой говорит телевизор. Папа глуховат уже, но яд просачивается в него через уши по слуховым нервам куда-то в подкорку. А мама – островок мира и сострадания.
Я иду домой и глотаю слезы. Вспоминаю, как гуляла неделю назад по зоопарку. Растерянно смотрела, как дерутся кафорские рогатые вороны. Большие черные птицы с огромными клювами и красноватыми шеями. К стеклу подбежал маленький мальчик в комбинезоне. Он кричал: «Дерутся! Мамочка, посмотри, они дерутся! Мечами! Двое на одного – это нечестно!” Столько веры было в его голосе. И я представила, как мамочка откликнется на мольбу сына, подойдёт к нам и остановит войну, залечит раны, а разбросанные перья соберет в очелье. У того мальчика, наверняка, хорошая мама. Потому что он знает, что драться не хорошо, а если драка, то она должна быть честной.
Мамы, мами, мамочки всего мира. Богородицы мироточащие. Тары восьмиглазые. Намму пресноводные. И рожаницы. Ваши девочки плачут. Ваши мальчики зовут на помощь. Нам так нужные ваши сильные руки, теплые животы и полные груди. Ваше сердце, в котором есть место для каждого. Утешение.
14.03
“Тело пахнет керосином”
Три дня назад мы жги стулья на подносе из стали. Один стул стоял в центре, а шесть вокруг. Мы полили керосином и подожгли тот, что в центре. А потом – те, что вокруг. Когда-то это казалось хорошей метафорой психологической группы. Человек рассказывает что-то, а люди вокруг загораются своими чувствами в ответ. Так чувства высвобождаются и оставляют нас, позволяя жить дальше. И люди больше не чувствуют себя одинокими. Горячий стул. Горящий стул.
Весь 2021 год я собирала кукольные стульчики из фанерных деталек. Шкурила их. Красила. Добыла большой стальной поднос. И чуть-чуть керосина уже в этом году и по новой цене. И вот теперь подруга смотрит на меня сквозь объектив. Снимает огонь, мои руки, блики на очках. А я вглядываюсь в то, как горят мои маленькие стульчики. Тогда я вдруг заметила, что больше не боюсь огня снаружи, потому что его слишком много внутри. Стулья сгорели дотла. И во мне уже много что прогорело.
Сегодня она написала мне, что начала для меня новое колье. Мы задумали его еще раньше, чем эти фотографии. Году в 2016-2017, наверное. Я ее не торопила. И вот теперь в перерывах между обработкой фотографий, новыми съемками и выгулом собак, она собирает бисер и оплетает им большую пуговицу со стрекозой. Темная стеклянная пластина с выступающим силуэтом стрекозы. Фиолетовая с бензиновыми отливом. Важно завершить то, что мы задумали вместе. Мне печально и я рада – будет повод ещё раз увидеться.
Сегодня я достала из пакета поднос. С красивыми фиолетово-бронзовыми подпалинами на блестящей стальной поверхности. С темной бархатистой сажей там, где горели стулья. Пакет пропах с керосином. А с ним и старый офисный пиджак. И водолазка. И рубашка. И перчатки для барбекю. И мои пальцы, перебирающие весь это скарб с прошлой пятницы. Запах вроде и не сильный, но кажется, что все тело пахнет керосином.
Я отправила вещи на балкон под яркое солнце и холодный воздух, а себя отправила в душ. Поднос лежит на дне ванной. Когда на него попадают отдельные капли, мне чудится дождь на жестяных крышах. Когда попадает струя – громыхает гром. Это моя первая мартовская гроза 2022 года. А за ней, как водится, будет тишина и облегчение.
© 2022, Татьяна (ДраКошка) Лапшина. Все права защищены. Распространение материалов возможно и приветствуется с указанием ссылки. Для модификации и коммерческого использования, свяжитесь с автором
