Category Archives: Проза

Не я придумал тот узор,
Что нитью золотой
Пронзает жизнь мою, как сон,
Что не запомнен мной.
Не я сплетал его дугу
И замыкал узлы,
Чтоб уместить на полотно
Его частей углы.
Не я решал – перешагнуть
Или нырнуть им вниз,
Чтобы в пути меня столкнуть,
С кем суждено сойтись.
Не я искусно подбирал,
Кому кого покрыть,
Чтобы пространства он связал
В один единый Мир.
Но только мне дано понять,
В чём смысл и где цель,
Творенье это посвятить
Тем, кто его хотел.
Я знаю точно: не филид –
Кто не сплетает саг.
И я в узоры этих рифм
Свою судьбу запряг.

Татьяна ДраКошка Лапшина

Так странно. Казалось, я люблю истории всю свою жизнь. Но никогда не относилась к ним достаточно серьёзно.
Я коллекционирую их, как другие люди собирают пуговицы или карточки с бейсболистами. Иногда пускаю в обмен на другие истории. А иногда, преступно редко, записываю.
И вот, что из этого выходит.

Совсем уж волшебные истории
Про психотерапию
Проза.Ру
Autor.Today
Zhurnal.lib
Список публикаций художественных текстов

Голландская рулетка 2025-35-36


Две прошедшие недели несомненно выигрышные. Даже с поправкой на количество знаков: 0+53+11071+0+0=11124 и 0+0+6274+0+0=6274.
Во-первых, я сокращала-сокращала и досокращала сказку про Соню из Ватрушки до отбъемов конкурса издательства “Настя и Никита“. Там множество чудесных поучительных историй для детей. Моя волшебная не то, чтобы в тренде. Но вдруг приглянется издателям? Я бы, конечно, вернула ей чуть-чуть объема. Там где досокращалась до стилевого бесчувствия.
Во-вторых, в прошлый вторник я по этому случаю дала себе отпуск от писательства и поехала с подругой-коллегой на аутофотосессию. Заглавное фото как раз оттуда. Сам по себе это странный опыт. Будто отражаешься сам в себе, а не в другом. Образу внутри проскакивают эхом. А тело замирает и выдает привычные позы перед щелчком. Если интересно – расскажу отдельным постом подробнее. Только дайте знать.
На последней неделе августа я снова переизобретала кимчи, писала регулярные посты (кроме голландской рулетки), собирала образы к фотографии. А ещё начала меня рубрикацию на домашнем сайте. Про прозу и поэзию уже готово. Закончила неделю первым осенним хокку.

От сердца кроны
к легким осень проложит
дорогу! Дыши! Continue reading

Драконья хрупкость


Может ли дракон быть из фарфора? Хрупким, как английская чашка? И если так, то кто поправит его трещины? Он сам? Любящий ценитель? Или осколки останутся на столе? Украсят цветочный горшок? Станут бусинами в чьих-то простых ожерельях? Хрупкость и уязвимость.

Вдохновение – “Porcelain Dragon” by Katy Lipscomb. По ссылке много драконов и не только.

VB: шалость удалась


Дорогие друзья!
Вчера блогу viccan_bridgite исполнилось 20 лет. Я благодарна вам за время, проведенное вместе. Кажется, все персонажи этой истории, включая голос Бриджит, навсегда в моем сердце. Спасибо тем, кто помнит меня такой отважной и открытой.
Пишу вам потому что я решила закрыть блог викканской ведьмы Бриджит, по крайней мере в ЖЖ.
Я буду рада поддерживать контакт с подписчиками (если они ещё остались) и дальше. Думаю, записи Бриджит ещё будут появляться в моем телеграм канале и основном ЖЖ по тегу new_age_bridgite_diary и на соответствующем разделе сайта.
Для тех, кто хочет сохранить не только память о Бриджит, но и её (мои) тексты, я выкладываю архив ЖЖ, включая комментарии. Он доступен до конца сентября. В ноябре я удалю и блог, и доступ к архиву.
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013

417 день матерства. Комбуча


Первая волна весны накрыла Москву с её небоскрёбами. Распустились ольха и верба. К ним присоединилась берёза и тучные тельца аллергиков. Но даже несмотря на покрасневший нос, молодая мама была счастлива. Она шла по улице, подставив лицо тёплому свету. Солнце было настолько непривычно ярким и тёплым для марта, что желтые цветочки повыскакивали по склонам у жилого комплекса не дожидаясь травы. А коммунальщики вооружились копьями против накопленного за зиму мусора. Удар – и окурок пронзён, удар – и блестящий фантик отправляется в мусорный пакет. С ближайшего канализационного люка на них с опаской косится дракон, уже пронзённый.
Но мама ничего этого не замечала. Солнце пробуждало внутри тепло и нежность. Наполняло ими пустоту в животе, освобождённую рождением ребёнка. Солнце тянуло за краешки губ улыбку. Прогоняло с лица серость, накопленную за первые недели декрета. Приманивало на её место веснушки.
Мамина дубленка была распахнута, как и три месяца назад, когда ещё не сходилась на животе. И вот снова не застегнуться. Только малыш теперь не в животе, а почти что над сердцем. Притянутый к маме широким шарфом крепко, будто в объятиях. На тканом рисунке шарфа треугольники солнечных лучей поблескивают, подмигивают солнышку в небе. На припылённо коралловом фоне желтые мишки рычат на желтые ели, распугивая остатки мрачных мыслей.
В одной руке мамы в стеклянной бутылке плескалась медовая жидкость. В другой – позвякивала холщовая авоська с зелёным принтом. Свобода и счастье самой сходить в магазин, не ожидая пока курьер разбудит ребенка. Сегодня не нужно выбирать: быть мамой или сытой, быть мамой или хозяйкой, быть мамой или собой. Плотный шарф крепко держит и греет, как мамины руки. И дышат они вместе. Сердца бьются в такт. На один мамин удар – два детских.
Прохожие оборачивались на маму. Поглядывали, казалось, удивленно. Мужчина в потёртом пальто даже остановился, собираясь что-то сказать, но махнул рукой и побрёл в сторону “Красного и Белого”. “Наверное, хотел попросить денег. Или просто сказать, какие мы с сыной чудесные”, – подумала мама. Эта мысль снова заставила её улыбнуться. Она наклонила голову, как иногда делают птицы. И заглянула туда, где дремал малыш в уюте и тепле под тремя слоями шарфа. Он сложил руки на мамину грудь под ключицами, уложил на них щеку.
От невыносимого трепета ей снова захотелось пить. Мама остановилась, запрокинула голову и допила последние глотки из бутылки. Громко с удовольствием выдохнула, слегка рыгнув. И так же жадно вдохнула. Малыш завозился и стал причмокивать губами, не просыпаясь. Мама едва сдержалась, чтобы не поцеловать открывшуюся солнцу щёку. Будить-то жалко!
– Как не стыдно! – скрипучий голос прорезал кокон слиянной неги мамы-малыша. – Вот ведь, а ещё мать!
– Извините, – на всякий случай сказала мама. Ей хотелось быстрее отодвинуть подальше этот странный голос и его маленькую женщину в малиновом пальто и кремовом платке с розово-серыми клетками. Пустыми птичьими клетками.
– Хлещет пивасик, а денег на детскую коляску нет! – губы в цвет пальто скривились. – Какой-то тряпкой к себе примотала! Постыдилась бы! Сидела бы дома! Фу!
Из “Красного и белого” как раз вышел мужчина в потертом пальто. Тот самый – обросший щетиной неровно, словно яблоня – мхом. Мужчина затряс кулаком и активно закивал. Закивала дама с айфоном на лавочке у детской площадки. Кажется, даже продавщица в булочной закивала и одобрительно хмыкнула.
– Небось бутылкой кормишь, чтобы гулять-веселиться! Или ещё хуже! Травишь своим молоком поганым! Тьфу!
Мамины плечи потянулись вверх, отчего шея немедленно напряглась. Намотка шарфа где-то ослабла, где-то подтянулась, не позволяя ослабить объятий. Мама ощутила спиной весь груз авоськи и ребенка.
“Не слушай её!” – рычали медведи на шарфе. “Завидует, старуха” – шуршали ели. “Всё пройдет, моя хорошая,” – шептали солнца.
Мама замахнулась пустой теперь бутылкой и метнула её в синий мусорный бак. Женщинах в клетках что-то крикнула и отстранилась. Пара капель комбучи попали на мамину дублёнку и дорогой слинг. Стекло словно ойкнуло, встретившись с мусором для переработки. А в остальном ничего не изменилось. Малыш не проснулся, не расплакался. Солнце продолжило камлать к мать-и-мачехе. Коммунальщики – сражаться с драконами. А жители – с непристойным материнским поведением.
Мама расправила плечи. Провела руками по шарфу. Развела полотна подальше от шеи. Что-то подтянула, что-то ослабила. Поелозила спиной. Погладила уютно провисшую в слинге попку. Выдохнула и улыбнулась. Ведь у нее есть защитники: медведи, солнце да ёлки! А сын – и вовсе дракон.

Голландская рулетка 2024-52, она же 2024 в текстах


ЖЖ в результате дурацкого опросника в навязанном посте выдал оценку моей активности в ЖЖ за год. Значит, пришло время писать о текстовых итогах года, а заодно дописать уж последнюю голландскую рулетку 2024-го. Тем более, что тут всё просто. В предновогоднюю неделю я ожидаемо замедлилась. Дорабатывала работу. Писала от руки дневник. И 5891 знак в жежечку.
Печалюсь, что за весь Йольтайд так и не открыла “Соню из ватрушки”. Означает ли это, что в грядущем году мне будет так же тяжело писАть, как в эти дни? Посмотрим. Посмотрим на год прошлый. Continue reading

Если дракон опаздывает

Из старенького

Драконы опаздывают, потому что им не хочется куда-то попасть или у них появилось занятие поважнее. Они считают, что у всех это так, поэтому если к ним опаздывают, могут обидеться или просто сделать свои драконьи выводы. Если дракон очень хочет попасть на стрелку, он может случайно оказаться на месте на полчаса раньше (а то и на сутки!).


86 дней матерства. Цезарь покакал


Крик младенца рвёт тишину в клочья. Ту самую тишину, что так любит Злата. Он вгрызается в череп. Застревает между полушариями мозга. Взрывается осколками отчаяния. Кажется, вместе с тишиной умирает её любовь к сыну.
– Когда ж это кончится, – шепчет она в своей голове. Злата почти не говорит вслух с возвращения из роддома. Когда Парень орёт – его не перекричать. Когда молчит – жаль нарушать тишину. Теперь Злата звучит иначе. Скрипит диваном. Шипит и шикает, как учат инста-неонатологи. Пыхтит, прыгая на фитболе. Мычит колыбельные. Больше для себя, чем для младенца. Как и все мамы мира первые месяцы жизни своих детей.
Став матерью в 50 лет, Злата хотела всё сделать правильно. Чаще брать на ручки своего Парня. Крепко обнимать его, когда плачет. Ведь пустышка – кляп. Манеж – тюрьма. Пелёнка – смирительная рубашка.
На пятом часу крика слёзы беззвучно стекают по Златиным щекам. Парень ещё не умеет плакать. Зато может кричать. Перебирая октавы и регистры. Переходя с весенне-кошачьего на жабий и обратно. В поисках самого эффективного средства поражения материнской миндалины.
Принципы гуманистической педагогики облетают под натиском младенческого крика, как кленовые листья по осени. Совсем, как в тот день, когда Злата узнала: у неё будет ребёнок. За пару месяцев до того подруга подарила на юбилей билеты на концерт In Extremo. Тот обернулся случайным сексом в туалете. С юнцом в кожаных штанах и какой-то рванине. Под барабаны и волынки. Злата чувствовала себя такой молодой и безрассудной тогда. Потом радовалась, что её первенец, её единственный ребёнок, появится на свет от безрассудной страсти. А теперь чувствовала себя такой старой. Слишком старой для этого дерьма.
Пелёнка белая. Рыхлая. Из нежнейшего муслина. Ею Злата мечтала укрывать Парня в плетёной люльке, как на картинках в каталогах mother care. Теперь пелёнка на полу. По центру на спине – младенец. Дергает ножками. Машет руками. Закидывает голову. Орёт так, что кажется: заглянув в рот, можно разглядеть весь кишечник до просвета прямой кишки. Злате хочется нырнуть в этот бездонный тоннель крика и исчезнуть там навсегда. Вместо этого она трясёт головой, прогоняя мысли. С силой прижимает правую руку Парня к пелёнке. Он сопротивляется, не хочет выпрямлять локоть. Но Злата сильнее. Она подтыкает угол ткани ему под левый бок, тянет полотнище под спиною. И вот рука вдоль тела зафиксирована. Аж немного хрустит. Ручка ли? Головка на полу? Пелёнка? Малыш затихает.
– Ты ж мой римский тиран, – вдруг говорит Злата громко вслух и пихает левый край пеленки под правый бок младенца. Ладонью фиксирует на грудную клетку и руки, чтобы перевернуть Парня на бок, на живот, снова на бок, на спину. Завернуть, закутать, спеленать. И снова хруст. Ручка ли? Шейка? Пелёнка? Малыш замирает.
– Ты же мой патриций в изысканной тоге, – вглядывается Злата в Парня, утонувшего в складках пелёнки. Тот вращает глазами. Подрагивает подбородком. И внезапно молчит.
– Ты же мой великий Цезарь. Одновременно жрёшь, пьёшь и срёшь, – на секунду она замолкает, ужасаясь словам и тону. И тишине. Парень внимательно смотрит на неё. Закатывает глаза. Сводит брови. Краснеет лицом. Она продолжает: – Ты же новое блюдо от шефа. «Цезарь-шаверма». Незабываемый вкус! Так бы и съела!
Она улыбается впервые за пару недель. Гай растягивает губы. То ли в ответ. То ли от облегчения. Цезарь покакал.

65 дней матерства

Тёмной-тёмной ночью на тёмной-тёмной улице в тёмной-тёмной комнате за тёмными-тёмными шторами слышно: “Чух-чух-чух. Чух-чух-чух. Чух-чух-чух” На тёмном-тёмном шаре вверх-вниз вверх-вниз прыгает тёмная фигура. Жирные волосы повисли сосульками. Из-под рваной чёлки в глубине синюшной черноты поблескивают глаза. Ворот майки растянут. Под ним на красной коже набухших титек пульсируют синеватые жилы. Тонкие руки будто облеплены угловатой мышцой в сетке рельефных сосудов. Коленки торчат на тонковатых ногах опухшими шарнирами. Сгорбившись она прижимает к спавшему животу спеленутый кулек. “Чух-чух-чух, чух-чух-чух” – шепчет ему иссохшими до трещин губами. Резина под ней поскрипывает и пахнет старой покрышкой. Вся комната пахнет старой покрышкой, потом и кислым молоком. Если эта женщина доживёт до утра, она взвоет на домочадцев истошно, как баньши, и пойдёт разминать твёрдым-претвёрдым блекроллом натруженные ягодицы. А если нет – следующей ночью она придёт к тебе, полуночник. Так что тссс. Чух-чух-чух. Спи уже.

2024-18. Память, говори!


Вот и пролетел первый месяц моего самоназначенного декрета. Пока называю его “отпуском по уходу за внутренним ребёнком”. Где-то посередине закончился курс “Память, говори!” под руководством Анастасии Володиной и Марины Кочан. Это был мой первый вебинарный курс – с регулярными встречами. И самый тяжёлый. Но не из-за необходимости присутствия. Ни одного занятия не пропустила – хоть и боялась.
Во-первых, автофикшн всё ещё кажется мне довольно тяжёлым для чтения. Очень уж много в нём перерабатывается и переосмысляется травматического опыта. Поэтому домашнее чтение, которое я продолжаю, часто и во многом гнетущее. Для письма – это ещё сложнее. Тут и проблемы самораскрытия. И этические вопросы про других участников событий. И необходимость тот самый опыт переработать до той степени, чтобы не делать себе психотерапию за счёт читателя. Последнее мне кажется особенно важным. В некотором смысле более этичным из моей профессиональной психотерапевтической позиции. Не вижу смысла создавать в нашем мире что-то ретравмирующее читателей.
Во-вторых, ужасно не повезло с расписанием. Курс начался, когда я ещё работала с клиентами пн, ср, чт. Вебинары проходили по воскресеньям, а сдавать работы надо было в среду вечером. В итоге на интенсивную работу с текстом и у меня была половинка воскресенья и вторник с моими беременным врачами. В итоге я отрывалась на финальным рассказом по полной уже в декрете. Настолько, что к финальной версии меня уже тошнило от него. Я даже рада, что его не отобрали ни в “Пашню”, ни в “Юность”. Я смогу спокойно его доработать и выложить здесь или в папку рассказов для потенциальной рассылки в журналы. А то если всё, написанное на курсах, публиковать на курсах же, так и не будет никогда запаса.
В-третьих, я ужасно боялась Марины Степновой – финальной рецензентки. Накануне разбора мне даже приснился кошмар, как я сижу в аудитории-амфитеатре где-то в МГУ. За преподавательским столом сбокушку от кафедры Марина Львовна Степнова зачитывает список студентов с планами на обсуждение. И вот она доходит до меня и говорит: “Странно, что вообще тут разбирать. Написано хорошо, но бессмысленно, и история яйца выеденного не стоит”. Я даже не пугаюсь во сне. А только когда просыпаюсь. В реальности же все было хорошо. Несколько мест, которые можно поправить. И всё это даже не про стиль, а про концепт. И, в целом, дело вкуса.
Очень рада, что выиграла себе скидку на этот курс. И решила не отменять его. “Память, говори!” – это не просто очередной тематический курс. А целое терапевтическое упражнение, полезное всем авторам, опасающимся критики. Потому что тут особенно сложно сделать шаг от текста, прежде чем показать его читателю. Перестать склеивать текст-себя-автора. Пусть критика летит мимо личности. А ошибочные интерпретации воспринимаются не ошибочными, а расширяющими. И упражнение это на максималках – потому что если делаешь текст из своей истории, то именно это отстраняющееся движение сделать сложнее. И может казаться, что читатели оценивают не текст, а всю твою жизнь. Отстранение необходимо не только, чтобы сберечь хрупкое писательское эго, но ещё, чтобы текст вышел всё-таки художественным. Найти тональность, рамку, метафору проще, если не пытаешься рассказать последовательную историю из своей памяти. У меня получилось.
Приходится признать, что в результате этого отвлечения , я не закончу свою странную повесть до встречи с малышом. Но всему своё время.

Мое детство преисполнено лжи. Жасмин оказался чубушником. Мимоза – белой акацией. Багульник вовсе – рододендроном. Вот и верь после этого взрослым. Надейся на что-то. Люби цветы.